Единственный выживший автор книги: Дин Кунц об авторе подробно жанр книги: Триллеры Мистика Ужасы добавлена: 12.08.2005

- «     оценка: 5 (8 чел.)     » + 1   2   3   4   5 «хуже     ваша оценка     лучше» ОТКРЫТЬ ТЕКСТ КНИГИ нажмите на ссылке второй клавишей мыши и выберите "сохранить объект как..." Готовый поиск (именно этой книги) в интернете: на Google.com на Yandex.ru на Rambler.ru

о книге: Страшная авиационная катастрофа уносит жизни жены и дочерей лос-анджелесского журналиста Джо Карпентера. Год спустя совершенно случайно он узнает, что при крушении самолета погибли не все. Единственная выжившая — женщина-ученый, перевозившая с собой результаты закрытых экспериментов, похищенных ею в секретной военной лаборатории. Пытаясь разыскать таинственную незнакомку и выяснить истинную причину гибели своей семьи, Джо внезапно понимает, что сам стал объектом преследования сверхъестественных сил.

отрывок из произведения: ...Джо Карпентер проснулся в субботу в начале третьего утра. Прижимая к груди мокрую от пота подушку, он хрипло выкрикивал в темноту имя своей погибшей жены. Боль и жгучая тоска, звучавшие в его голосе, ужаснули его самого, и Джо мгновенно очнулся от своего беспокойного сна. И все же сновидения отпускали его неохотно; они спадали с него слой за слоем, покров за покровом, как во время землетрясения сыплется со стропил и потолочных перекрытий скопившаяся за десятилетия пыль. Джо уже понял, что сжимает в объятиях не свою Мишель, а всего навсего подушку, но не спешил разжать руки. В последний миг перед пробуждением его ноздри уловили аромат ее волос, и теперь он боялся, что любое движение, любой жест способны развеять наваждение и отнять у него это последнее, самое дорогое, оставив его наедине с кислым запахом пота и холодного сигаретного дыма. Но в мире не было таких сил, которые могли бы удержать воспоминания и помешать им выскользнуть из его судорожно стиснутых пальцев. Запах волос Мишель уносился прочь, в пустоту, словно наполненный горячим воздухом воздушный шарик, который не поймать, сколько ни прыгай и ни размахивай руками. Чувствуя себя ограбленным до нитки, Джо поднялся и подошел к окну. Его постель, состоявшая из брошенного на пол матраца, подушки и одеяла, была единственным предметом обстановки, поэтому он мог не бояться налететь на мебель даже в густых предрассветных сумерках. Однокомнатная квартирка в конце Лоурел Каньон, которую он снимал, находилась на втором этаже и состояла из одной большой спальни с двумя окнами, кухонного закутка, чулана и весной туалетной комнатушки со ржавой трубой стоячего душа в углу. Первый этаж занимал захламленный гараж на две машины. Джо переехал сюда после того, как продал дом в Студио Сити, но он даже не потрудился перевезти сюда что то из обстановки. Мертвецам мебель ни к чему, а он приехал сюда умирать. И вот теперь на протяжении десяти месяцев Джо аккуратно вносил арендную плату в ожидании утра, когда он не сумеет проснуться. Из окна открывался вид на круто уходящую вверх стену каньона, густо заросшую вечнозеленым чаппаралем и эвкалиптами. Сквозь кроны чахлых городских деревьев на западе горел серебром вечный символ обманутых надежд — диск полной луны, склонявшейся к горизонту. Глядя прямо перед собой, Джо слабо удивился, что он все еще не умер. Но и живым назвать его тоже было нельзя. Он застрял где то посередине, на половине пути из одного мира в другой, и теперь, раз о возвращении не могло быть и речи, он хотел пройти этот путь до конца. Джо сходил на кухню, достал из холодильника бутылку ледяного пива и сел на матрац, привалившись спиной к стене. Пиво в половине третьего ночи! Типично растительное существование, без целей, без надежд... Мимолетно он пожалел о том, что не может напиться до смерти. Если бы он был уверен, что сумеет уйти из жизни без боли, притупленной алкогольным опьянением, тогда его, наверное, не тревожил бы вопрос о том, сколько времени займет этот переход. Но гораздо больше он боялся того, что затуманивший мозг алкоголь вытравит из него воспоминания, а память все еще была для него священной. Именно по этой причине даже в худшие дни Джо не позволял себе ничего, кроме нескольких бутылок пива или стаканов вина. Если не считать оконных стекол, на которых играли и переливались просеянные сквозь ветви и листву лунные лучи, в темной спальне не было никаких других источников света, лишь слабо мерцали подсвеченные клавиши телефонного аппарата. Повернувшись к нему, Джо подумал о том, что в этот глухой предрассветный час он может поговорить только с одним человеком в мире — поговорить откровенно о своем бездонном, беспросветном отчаянии, которое засасывало его все глубже и никак не могло поглотить. Впрочем, и в дневные часы он не мог обратиться ни к кому другому. Джо было только тридцать семь, но его собственные мать и отец умерли уже давно, а ни братьев, ни сестер у него не было. Друзья пытались как то утешить его, но Джо было слишком больно слушать или говорить о случившемся, и он постарался держать их на дистанции; при этом он повел себя столь агрессивно и грубо, что многие, оскорбленные в лучших чувствах, отвернулись от него вовсе. Он протянул руку, перенес телефонный аппарат к себе на колени и набрал номер Бет Маккей — матери Мишель. Бет, жившая в Виргинии, на расстоянии больше трех тысяч миль от Западного побережья, взяла трубку после первого звонка. — Джо? — Я тебя не разбудил? — Ты же знаешь, Джо, милый, я рано ложусь и встаю перед рассветом. — А Генри? — спросил Джо, имея в виду отца Мишель. — О, этот старый сурок способен проспать Судный день, — ответила Бет с нежностью и теплотой в голосе. Бет Маккей была доброй и ласковой женщиной; она изо всех сил старалась утешить Джо, несмотря на то что ее собственное горе — горе матери — едва ли могло быть менее глубоким. Во всяком случае, во время похорон и Джо, и Генри, сломленные обрушившимся на них горем, опирались именно на нее, и Бет стояла неколебимо, как скала, щедро делясь с ними своей незаурядной душевной силой. Лишь через несколько часов после того, как могилы были засыпаны свежей землей, Джо застал ее на заднем дворе своего дома в Студио Сити. Бет, сгорбившись, как старуха, сидела в пижаме в кресле качалке и рыдала в подушку, взятую ею из комнаты для гостей, чтобы зять или муж не услышали и не страдали из за нее еще больше. Джо сел рядом, но Бет не хотела, чтобы он держал ее за руку или обнимал за плечи; от его прикосновения она вздрогнула, и Джо опустил руку. С нее словно содрали кожу, оставив одни обнаженные нервы, так что самый тихий сочувственный шепот был для нее словно крик, а прикосновение обжигало, как раскаленное клеймо. Джо не хотелось оставлять Бет одну в таком состоянии, поэтому он взял сетчатый сачок на длинной ручке и стал ходить по бортику бассейна, механически и бездумно вылавливая из воды попавших туда жучков, листья и прочий мусор. Было два часа ночи, и в темноте он почти ничего не видел — он просто ходил входил по кругу, с мрачной целеустремленностью разрегулировавшегося автомата окуная сетку в воду, вытряхивая, снова окуная, пока на поверхности черной воды не осталось ничего, кроме отражений равнодушных, холодных звезд, а Бет все плакала и плакала в подушку. В конце концов, выплакав все слезы, она встала с качалки, подошла к нему и силой вырвала сачок из его одеревеневших пальцев. Потом она отвела его наверх, раздела и уложила в постель, словно ребенка, и впервые за прошедшие дни Джо заснул крепко и глубоко. Теперь, думая о разделяющих их тысячах миль, Джо поставил на пол недопитую бутылку пива. — У вас уже рассвело, Бет? — спросил он. — Только что. — И ты, наверное, сидишь на кухне и любуешься небом из большого окна, да? Скажи, небо красивое? — На западе еще темно, но наверху небо стало уже индигово синим, а на востоке оно кораллово красное, сапфирово голубое и персиково розовое, как китайский шелк. Да, Бет была сильной женщиной, но Джо звонил ей не за утешениями; просто ему нравилось слушать, как она говорит. Тембр ее негромкого голоса, смягченный едва заметным виргинским акцентом, напоминал ему Мишель. — Ты взяла трубку и сразу назвала меня по имени, — сказал он. — А кто, кроме тебя, мог мне позвонить? — Ты хочешь сказать — в такую рань? — Нам редко кто звонит так рано, но сегодня утром... это мог быть только ты. Да, подумал Джо, катастрофа, навсегда изменившая их жизни, произошла ровно год назад, день в день. Сегодня была первая годовщина их трагической потери. — Ты все худеешь, Джо? — спросила Бет. — Мне так хотелось, чтобы ты начал есть лучше... — Нет, я больше не худею, — солгал он. За прошедший год в нем развилось такое удивительное безразличие к сигналам, которые подавал пустой желудок, что в последние три месяца Джо начал худеть. К настоящему моменту он потерял уже фунтов двадцать пять, если не больше. — День, наверное, будет теплый, — заметил он. — Душный, влажный и жаркий, — поправила его Бет. — Правда, на востоке маячат какие то облака, но на дождь надежды мало. Зато они очень красиво выглядят, Джонни... — Она часто звала его Джонни, еще когда Мишель была жива, а та со смехом ее поправляла: «Не Джонни, мама, Джоуи!» — Они розовые, с золотой каймой. А вот и солнце встало над горизонтом. — Неужели прошел целый год, Бет? Даже не верится. — Ты прав, Джонни. Правда, иногда мне кажется, что прошло несколько лет. — Я так скучаю, Бет, — неожиданно сказал Джо. — Пусто без них. Пусто и одиноко. — О, Джонни... Мы с Генри любим тебя. Ты для нас как сын. Нет, теперь ты стал нашим сыном. — Я знаю и тоже вас очень люблю, но этого недостаточно, Бет. — Джо перевел дух. — Этот год... для меня это был настоящий ад. Иногда мне кажется, что, если и следующий год будет таким же, я долго не протяну. — Время лечит... иногда. — Только не в моем случае. Я боюсь. Одиночество — вот что дается мне труднее всего...

отлично, затянуто, но отлично!

Чтобы писать комментарии вам нужно
авторизоваться (войти) или зарегистрироваться