Дверь вторая. Юность. Денис. Талант автор книги: Юлия Иванова об авторе подробно жанр книги: Психология Религия Беллетристика серия: Дремучие двери добавлена: 11.02.2006

- «     оценка: н/д     » + 1   2   3   4   5 «хуже     ваша оценка     лучше» скачать для Palm OS PDB размер: 377 Кб скачать для Pocket PC TXT размер: 217 Кб

о книге: Фантастический роман Юлии Ивановой «ДРЕМУЧИЕ ДВЕРИ» стал сенсацией в литературном мире ещё в рукописном варианте, привлекая прежде всего нетрадиционным осмыслением — с религиозно-духовных позиций — роли Иосифа Сталина в отечественной и мировой истории. Не был ли Иосиф Грозный, «тиран всех времён и народов», направляющим и спасительным «жезлом железным» в руке Творца? Адвокат Иосифа, его Ангел-Хранитель, собирает свидетельства, готовясь защищать диктатора на Высшем Суде. Сюда, в Преддверие вечности, попадает и героиня романа, ценой собственной жизни спасая от киллеров Лидера, противостоящего новому мировому порядку грядущего Антихриста. Здесь, на грани жизни и смерти, она получает шанс вернуться в прошлое, повторить путь от детства до седин, переоценить не только свою личную судьбу, но и постичь всю глубину трагедии великой страны, совершившей величайший в истории человечества прорыв из царства Маммоны, а ныне умирающей вновь в тисках буржуазной цивилизации, «знающей цену всему и не видящей ни в чём ценности»... Книга Юлии Ивановой привлечёт не только интересующихся личностью Иосифа Сталина, одной из самых таинственных в мировой истории, не только любителей острых сюжетных поворотов, любовных коллизий и мистики — всё это есть в романе. Но написан он прежде всего для тех, кто, как и герои книги, напряжённо ищет Истину, пытаясь выбраться из лабиринта «дремучих дверей» бессмысленного суетного бытия.

отрывок из произведения: ...После информаций и коротких заметок ей поручен впервые настоящий очерк о комсомольцах-строителях. Выпускные экзамены на носу, а она прямо из школы — на строительную площадку, к своим будущим героям. Заляпанная раствором спецовка, косыночка до бровей — только прораб знает про отпечатанное на редакционном бланке задание. Для всех прочих она — подручная Яна. Янка. Янка, пойди, Янка, принеси! А ей только того и надо — повсюду бегает, приглядывается, изучает жизнь рабочего класса. Работают они на высоте, к высоте Яна привыкла быстро — весь городок виден, и дом их, и пруд, и вокзал, и школа. Летают на высоте облака и птицы, майский воздух пахнет тополями — их едва зазеленевшие ветви колышутся от ветра совсем рядом. Яна опишет потом и высоту, и тополя с птичьими гнездами, и ловкие валины движения... Шлеп мастерком раствор, приладила кирпич, постучала, скребнула лишнее — и снова шлеп, стук, вжик... И свою усталость опишет, и саднящие руки — там, где драная рукавица, на большом пальце мозоль от этих кирпичей, и глыбы рыжей глины внизу во дворе, которые ей напомнят лето 41-го, только что вырытое бомбоубежище, отца. Который погиб, чтобы они вот так, спустя много лет, строили новый дом и смотрели с высоты на птиц и облака. Так, или примерно так напишет Яна. — Кончаем, обед! Нижние, уже отстроенные этажи к их услугам. Любая квартира, любая комната. На обед у них серый круглый хлеб по двадцать копеек — другого Валя не признает, творожные сырки и по бутылке молока. А горячее Валя ест утром и вечером. Щи и жареную с салом картошку. Она приехала из деревни, у них там так положено — щи из русской печи утром и вечером. Хлеб еще теплый, корочка хрустит на зубах. Полбуханки как ни бывало — ну и аппетит здесь на высоте! Юбка на талии уже не сходится. Валя сидит на подоконнике у открытого окна и молча степенно ест, собирая на ладонь хлебные крошки. Яна потом опишет, как Валя сидит вот так у открытого окна в пока что ничейной, безымянной и безликой квартире и думает, что вот, скоро оживет, засветится огнями ее дом, и что за люди здесь будут жить, какая у них будет мебель, заботы, мысли, мечты... Разве ж это молоко? — Валя морщится, разглядывая пустую бутылку — Можно и не мыть. Вот у нас — молоко! — Скучаешь? — Поди нет!.. — А чего уехала? — Скукотища, вот и уехала. Молодежи совсем не осталось, а после двадцати пяти — кому я буду нужна? В очерк «Валин дом» разговор этот, само собой, не войдет, но вот мужа внезапно прославившаяся Валя вскоре себе найдет. Правда, пьяницу, не очень удачного, но в Подмосковье пропишется. А Яна задумает как-нибудь всерьез заняться вопросом, почему бежит из села молодежь, но так и не дойдут руки. «Что-то неладно было в Датском королевстве», проблемы ей попадались на каждом шагу, и она кидалась их разрешать и распутывать со всей горячностью восемнадцати лет. И вот она в кабинете самого Хана — главный редактор попросил Синегину зайти. Срочно. Яна волнуется — обычно это ничего хорошего не сулит. — Заходи, Синегина. Вот, Юра, наша старая большевичка. Садись, Яна. У стены на диване нечто, названное «Юрой», крякнуло, зашевелилось, но Яна смотрела лишь на Хана — центр мироздания на данный момент. Усталое простоватое лицо, усталый голос — эдакая рабочая лошадка, тянущая все на себе, вышедший из комсомольского возраста энтузиаст, способный работать по двадцать четыре часа в сутки. У него стремительные цепкие руки, рука взлетает, указывая ей на кресло, и тут же, мелькнув над столом, хватает, как ястреб добычу, телефонную трубку. Яна его уважает и боится. — Ханин слушает, Разговор идет об организации похорон какого-то Баранова. Яна видит на столе у Хана свой вчера сданный «Валин дом». Страница исчерчена красными карандашными молниями. О Господи! Яна не выдерживает, хватает, пролистывает. Красные молнии грозно сверкают перед глазами. Яна кладет рукопись на место. Ей дурно. Названному «Юрой», видимо, надоело слушать затянувшийся разговор о похоронах, он встает с дивана и оказывается невысоким румяным толстячком, к тому же весьма нахальным. Он тянется пухлой детской лапкой 'к многострадальной Яниной рукописи. Яна не слишком вежливо отодвигает ее подальше, но тут Хан заканчивает разговор. Яна убирает от его стола руку, а толстяк, напротив, снова протягивает и хватает «Дом». Хан не сердится, машет: — читай, мол. — Ну что, Синегина, как выпускные? — Пятерки, четверки... — А потом? Слыхал, в МГУ на журналистику подаешь, так? — Если пройду Андрей Романыч. Конкурс — ужас,! — Вот что, Синегина, у нас к тебе предложение. Редакция тебе дает всякие там характеристики — рекомендации, а ты подаешь на заочный — туда легче попасть. И берем тебя в штат на должность литсотрудника. Ну как? — Андрей Романыч! — Яна, взвизгнув восторженно, подпрыгивает в кресле. — Конькова мы уходим, сама знаешь за что, — Хан щелкает себя по горлу, — а ты человек непьющий, проверенный, почти с годовым стажем. Глядишь, скоро и очерки научишься писать. — Плохо, да? — В том-то и дело, что для начала совсем неплохо. Я только убрал художественные особенности — мы все же газета... — Слушай, а чего это ты бабочку вычеркнул? — неожиданно встревает забытый Юра, — «Трава будто вспыхнула, загорелась, и огненно-рыжая бабочка вспорхнула над пустырем...» — Образ? Образ. И этот парень новосел, что собой измеряет комнату, ложится и измеряет... Ха, совсем неплохо. И смешно. Оставь парня. — Ладно, парня оставлю, а остальное ни к чему. У нас все-таки газета. — Они тебя тут засушат, детка. Он же ничего не понимает. — Я вам не детка и вы сами ничего не понимаете, — оскорбляется Яна. — Он знает, что можно, а что нельзя. Толстяк не обижается. Оба смеются...

Ваше мнение будет первым.

Чтобы писать комментарии вам нужно
авторизоваться (войти) или зарегистрироваться