Басурман. Книга II автор книги: Иван Лажечников об авторе подробно жанр книги: История добавлена: 19.11.2006

- «     оценка: 5 (1 чел.)     » + 1   2   3   4   5 «хуже     ваша оценка     лучше» скачать для Palm OS PDB размер: 330 Кб скачать для Pocket PC TXT размер: 186 Кб

о книге: В романе «Басурман» известного исторического романиста Ивана Лажечникова рассказывается о событиях XV века, времени царствования Ивана III об отношениях крепнущего Московского государства с Востоком и Западом. Следуя романтическим традициям, И. И. Лажечников ставит в центре повествования вымышленных героев, однако, вовлекаемые в водоворот истории, вступая в непосредственную связь с подлинно историческими лицами, они несут на себе печать эпохи, колорит своего времени.

отрывок из произведения: ...По крытому переходу, который вел от двора великокняжеского к церкви Благовещения, еще тогда деревянной, возвращался Иван Васильевич с утренней молитвы. Когда он выходил из храма божьего, по ясному челу его носились приятные впечатления, оставленные в нем молитвою; но чем далее он шел, тем тяжелее гнев налегал на это чело и ярче вспыхивал во взорах. За ним, в грустном раздумье, следовал красивый статный молодец: это был сын его Иван. Следом их шел боярин Мамон. Никто не смел нарушить угрюмое молчание великого князя. Иоанн-младой старался скрадывать шорох шагов своих, чтобы не оскорбить им слуха отца в такое время, когда малейшее неловкое впечатление могло разрядить ужасную вспышку гнева. Он знал, что гнев этот, не возбужденный потворством или своекорыстием приближенных, мог еще улечься или по крайней мере не иметь роковых последствий. И потому берег он эту возможность, как искусный механик дает свободный пропуск сердитым водам, накопившимся от непогоды, чтобы они не прорвали плотины. На лице боярина разыгрывались то удовольствие злобы, то страх; и слухом и взором жадно следил он малейшее движение своего господина. Молчание их похоже было на то, когда вынимают из урны роковой жребий. Жребий был вынут: Иван Васильевич остановился в середине перехода и, обратясь к сыну, сказал: — Слышал, Иван, что сделал твой любимый Хабар? — Слышал, господине, — отвечал спокойно Иоанн-младой. — Легко вымолвить: заушил деспота морейского. — А за что, сказали тебе, отче? — Ни с того ни с сего, вестимо хмельной! не впервой ему озорничать. Коли до нынешнего дня носил еще голову на плечах, так это ради тебя. — Коли ныне снесет эту голову, так ради тебя, господине, и нашей православной Руси, — произнес с твердостью Иоанн-младой. — Когда пойдет на лобное место, я поцелую его в эту голову. — Как так? Великий князь грозно посмотрел на Мамона; этот старался, сколько мог, затаить свое смущение и встретил его очи с твердостью. — Вот как дело было, — продолжал Иоанн-младой с спокойствием истины. — Вчера, на пиру у Андрея Фомича, были созваны, будто напосмех, и бояре твои и смерд, старые и молодые гуляки. Хмельной, он братался со всеми, пил за здоровье непотребной гречанки и обнимался с чеботарем, что шьет на нее черевики. Ты ведаешь, как он распутством своим бесславит род свой и наносит скорбь матушке, великой княгине Софье Фоминишне. В самом разгуле хмеля стал порочить русскую землю, и что стоит она только греками, и что вся сила и краса ее от греков, без них-де мы б и татар не выгнали, и Новгород не взяли, и Москвы не снаряжали. Лаялся, будто ты, господине, не помнишь его милостей и худо честишь его; за то и подарил он шпанскому королю византийское царство свое, а не тебе... — Ах он собака!.. И конуру-то дают ему из милости, а дарит царства. Один брат лижет мисы на поварне у бесерменского царя и скоморошничает у него; другой слоняется по углам да продает первому глупцу кречетов за морями... Ну, что ж потом? — Не посмею сказать, как он тебя облаял. — Говори, я тебе приказываю. — Молвил, что не отдал тебе Цареграда, ты-де... Воля твоя, отче, язык не двигается... — Иван, ты меня знаешь? Этот вопрос заставил бы и мертвого отвечать. — Называл тебя псом, окаянным. И Хабар дал ему за то пощечину. — И он не задушил его?.. — закричал великий князь и не мог более слова вымолвить. Глаза его ужасно запрыгали, дыхание остановилось в груди, будто сдавленной тяжелым камнем. Немного успокоившись, он сказал сыну: — Воистину ли так? — Спроси дьяка Бородатого, бояр постарше и ненадежнее, что были на пиру, дворского лекаря Антона. Иван Васильевич задумался. — Нет, не надо. Ты мне сказал, Иван: стану ли я допрашивать бояр и дьяков? Великий князь любил очень своего сына и уверен был в его благоразумии и праводушии. — Ты же что?.. — произнес он, грозно обратясь к Мамону, и вслед за тем ударил его посохом по лицу. Мамон чувствовал, что жизнь его висит на волоске, и отвечал с твердостию: — Волен, государь, казнить меня, а я доложил тебе, что слышал: я сам на пиру не был. — А чтоб ты вперед выведывал повернее, заплати за бесчестье Симскому-Хабару сто рублей, да отнеси их сам, да поклонись ему трижды в ноги. Слышь?.. — Иван, — прибавил он, — вели, чтобы отныне звали его во всяком деле Хабаром. Хабарно [Выгодно. (Прим. автора)] русскому царю иметь такого молодца. Недаром жалуешь его. — А как попался на пир лекарь Антон? — спросил великий князь своего сына, когда Мамон удалился. — Захворала гречанка Андрея Фомича. Позвали его, и когда он сделал ей легкость, притащили и его на пир. Пить он отказался. Говорят, деспот подарил ему за лечение золотую цепь, а как молвил обидное о тебе слово, так лекарь бросил дары назад. А цепь была дорогая. Видно было по глазам великого князя, что это известие льстило ему. Несмотря на то, он возразил: — Неразумно, коли была дорогая. Так развязалась участь Хабара; часом ранее нельзя было ручаться за жизнь его...

Ваше мнение будет первым.

Чтобы писать комментарии вам нужно
авторизоваться (войти) или зарегистрироваться